1904–1917 годы

Доходные дома, которые строили специально для сдачи квартир внаем, составляли значительную часть зданий дореволюционной Москвы. Редко кто снимал одну и ту же квартиру более пяти лет: люди переезжали, когда у них менялся доход или состав семьи, когда переходили на другую работу или когда домовладелец повышал арендную плату.

В Центральном городском архиве сохранилась подробная опись владения Ильи Пигита на Большой Садовой с оценкой доходности за 1914 год (ЦГА Москвы. ОХД до 1917 года. Ф. 179. Оп. 63. Д. 444). Опись составили работники Московской городской управы, чтобы выяснить чистый доход от владения и обложить дом Пигита налогом. Обычно опись проводили раз в год, но могли и чаще, если владельцу требовалась переоценка имущества в связи с перестройкой отдельных сооружений, новым строительством в границах владения или переходом нежилых помещений в разряд жилых. Налог на доход домовладельца постоянно рос. К тому же имущество облагали налогом дважды: Илья Пигит должен платил в казну налог на весь дом и отдельно на свою квартиру № 5.

В 1914 году валовый годовой доход от дома на Большой Садовой составлял 67 643 рубля (102 миллиона рублей в ценах 2016 года). Чистый доход с вычетом всех расходов насчитывал 44 721 рублей (67 миллионов рублей в ценах 2016 года), на 300 рублей меньше, чем в 1913 году. Снижение чистого дохода связано с ростом расходов. Основную часть расходов составляли так называемые «общие», или постоянные и обязательные для каждого домовладения: зарплата управляющему и дворникам, расходы на освещение дворов, на текущий ремонт и очистку дымовых труб, на капитальный ремонт, на вывоз снега и мусора. К общим расходам причислялся и недобор доходов в случае простоя помещений без арендаторов.

Илья Давидович тратил около десяти тысяч рублей в год на «особенные» расходы. К ним относились зарплата ночным сторожам и швейцарам (в доме работали четверо), страхование, расходы на водоснабжение, отопление, освещение парадных и черных лестниц, содержание тротуаров, домовых фонарей и общего телефона. Домовладелец обязан был очищать улицы и тротуары. Дворники подметали тротуары в шесть утра летом и в восемь утра весной и осенью, зимой очищали их от снега и льда и посыпали песком. Запрещалось посыпать тротуары солью, сваливать сор в реки и канавы, перекидывать грязь и лед на бульвары и через заборы на территорию соседних домовладений.

В доме Пигита дворницкая, прачечная и камера для отопления находились в одном полуподвальном помещении. Дворники не только следили за порядком во дворе и убирали тротуары, но и посменно дежурили днем и ночью на своем участке улицы для поддержания общественной безопасности. Дворники подчинялись местной полиции. Участковый пристав мог даже потребовать уволить дворника и домовладелец был обязан это сделать в течение трех суток. Каждый дворник имел свисток и шапку с бляхой и в случае происшествия должен был свистеть и звать на помощь дворников из соседних домов. Дворники знали всех жильцов и сообщали участковому «о каждом укрывающемся или ночующем в доме лице, не принадлежащем к числу домовых жителей» (Справочник домовладельца города Москвы. Настольная книга для домовладельцев, управляющих и арендаторов домов. М., 1913. С. 71). Согласно постановлению генерал- губернатора от 1889 года (Справочник домовладельца города Москвы. Настольная книга для домовладельцев, управляющих и арендаторов домов. С. 72), у ворот дома (в случае с домом Пигита у арочного проезда) должна была висеть «доска, покрытая черною краскою» с номерами квартир и фамилиями съемщиков.

В описи домовладения Ильи Пигита за 1914 год, составленной Московской городской управой, наибольший интерес представляет список фамилий арендаторов. Это основной источник сведений о дореволюционном населении дома. В 1922 году в квартире № 50,  в дворовом корпусе на четвертом этаже, Михаил Булгаков написал рассказ «№ 13. Дом Эльпит-Рабкоммуна». Домовладелец Пигит в нем назван Эльпитом, а управляющий Сакизчи получил фамилию Христи. Писатель красочно обрисовал дореволюционную жизнь дома:

И до самых верхних площадок жили крупные массивные люди. Директор банка, умница, государственный человек с лицом Сен-Бри из «Гугенотов», лишь чуть испорченным какими-то странноватыми, не то больными, не то уголовными глазами, фабрикант (афинские ночи со съемками при магнии), золотистые выкормленные женщины, всемирный феноменальный бас-солист, еще генерал, еще… И мелочь: присяжные поверенные в визитках, доктора по абортам.

Булгаков приехал в Москву только в 1921 году,  и не застал дореволюционную жизнь в доме на Большой Садовой, хотя с описанием жильцов почти что угадал. Пятикомнатную квартиру № 7 на четвертом этаже, которая выходила окнами на Большую Садовую, арендовал хоть и не директор банка, но тоже вполне обеспеченный сотрудник Банкирского дома «Братья Джамгаровы» Багдасар Артемьевич Вартанов. Фабрикантов, согласно описи 1914 года, было двое — сам домовладелец Илья Пигит и потомственный почетный гражданин, директор Товарищества льнопрядильной и полотняной фабрики Демидова Анатолий Петрович Коновалов из квартиры № 29. «Бас-солиста» среди жителей дома не было, зато квартиру № 20 арендовала бывшая оперная певица Евгения Львовна Львова-Шершеневич, мать поэта Вадима Шершеневича. Вместо генерала в квартире № 4 жил полковник первой гренадерской дивизии Андрей Владимирович Кисляков, который погиб на войне в 1915 году. Присяжных поверенных, действительно, было в доме до революции немало. Например, потомственный дворянин Лев Моисеевич Кананов числился помощником присяжного поверенного. Он проживал в квартире № 6 вместе с врачом Георгием Моисеевичем Канановым, работавшим в Детской больнице имени М. А. Хлудова, и Моисеем Ильичом Канановым, который торговал русскими винами на Солянке в доме Расторгуева. Квартиру № 8 занимали Владимир Люцианович Вильмер — коллежский секретарь, присяжный поверенный, член Елизаветинского благотворительного общества, и его жена Мария Васильевна Вильмер. Владимир Люцианович входил в канцелярию совета при Елизаветинском благотворительном обществе, которое помогало бедным семьям и сиротам. Квартиру № 18 арендовал присяжный поверенный Лазарь Семенович Гольдберг с женой Малкой Борисовной. Помощником присяжного поверенного числился и немец Альберт Германович Болин из квартиры № 25, проживавший с матерью Изабеллой Францевной и братом Александром. Присяжный поверенный Сергей Николаевич Георгиевский занимал квартиру № 27, а помощник присяжного поверенного Лев Моисеевич Якуб — квартиру № 11.

Не ошибся Булгаков и с «доктором по абортам»: квартиру № 32 арендовала акушерка-гинеколог Мария Семеновна Харазова-Кригсгабер. Она упоминается в специально изданной в 1914 году брошюре в списке врачей, работающих в Москве в военном режиме; где отмечено, что она принимает пациентов на дому с 16 до 19. В доме арендовали квартиры и другие врачи, многие из которых занимались частной практикой. Мина Григорьевна Якуб из квартиры № 11 работала ординатором в Московской глазной больнице, которая находилась неподалеку в Мамоновском переулке. Педиатр Лев Борисович Гинзбург принимал ежедневно с 13 до 17 в квартире № 16, а отоларинголог Андрей Андреевич Соколов работал на дому в квартире № 31 по вторникам, четвергам и субботам. В доме проживали два стоматолога — Анна Семеновна Тинкер из квартиры № 19 и Константин Иванович Курошев из квартиры № 26. Анна Тинкер (1886 г. р.), родилась Томской губернии (ГА РФ. Ф. А390. Оп. 24. Д. 4166), упоминается Андреем Белым в третьей части мемуарной трилогии «Между двух революций» (1934). Писатель называет ее «барышней-устроительницей лекций и вечеров» от большевистской организации: «Уже поздней в памяти моей вырастает квартира А. С. Тинкер, в которой не раз я бывал (Триумфальная-Садовая, дом Пигит), зная, что квартира — ход в нелегальную катакомбу». Квартира Тинкер находилась на третьем этаже, поэтому не совсем ясно, как она могла вести в катакомбу. Впоследствии Анна Тинкер вышла замуж за революционера Владимира Бонч-Бруевича. Квартиру № 42 арендовал помощник аптекаря Александр Моисеевич Фридман.

Четырех-, пяти- и шестикомнатные квартиры арендовали состоятельные московские семьи. Наиболее дорогими были квартиры в фасадной части — годовой доход домовладельца с одной такой квартиры оценивался в среднем в 1600 рублей (2,5 миллиона в рублях 2016 год). Парадные комнаты (гостиная, зал, кабинет) располагались анфиладой вдоль уличного фасада. Спальни чаще всего были изолированными и окнами выходили во двор. Второй и третий этажи считались лучшими для проживания. В самой дорогой квартире дома, сдача которой могла бы принести годовой доход в 4200 рублей (6,3 миллиона в рублях 2016 года) жил Илья Пигит. Она находилась в фасадной части на третьем этаже.

До революции в шестом подъезде дома в девяти квартирах располагалось общежитие Московских высших женских курсов Владимира Герье. Курсы работали с 1872  до 1918 года. После этого на их базе создали, так называемый Второй МГУ, после реорганизации в 1930-м — Московский государственный педагогический институт, с 1990-го университет. В доме на Большой Садовой курсистки жили в квартирах 37, 46 и 47 на втором этаже, 48 и 49 на третьем и 41, 50 и 51 на четвертом. Общежитие было рассчитано на 61 место. В адресно-справочной книге «Вся Москва» за 1917 год отмечается:

В общежитии имеется 11 одиночных комнат, 23 двойных и 2 комнаты, где могут поместиться по три живущих. Плата назначена по 155 рублей в каждое учебное полугодие, с каждой живущей, которая помещается в двойной комнате и по 170 рублей с живущей за одиночную комнату за полное содержание. Живущая получает помещение с отоплением, освещением и прислугою, стол, состоящий из утреннего чая, завтрака, обеда и ужина; в общежитии имеются три приемных комнаты, ванные, рояль, телефон, небольшая библиотека научных пособий; при нем состоит врач.

Центральная часть дома, парадный фасад которой выходит во двор занимали художественные мастерские, или, как указано в описи 1914 года, «студиями». До революции студию № 36 на втором этаже арендовал художник и управляющий Московской конторой императорских театров и императорских театральных училищ Николай Константинович фон Бооль (1860–1938). Студию № 38 на третьем этаже занимал меценат, коллекционер русского и западного искусства, редактор-издатель журнала «Золотое руно» Николай Павлович Рябушинский (1877–1951), а после него — некоторое время — художник Пётр Петрович Кончаловский (1876–1956), с 1914 года — балерина Инна Чернецкая. После, Кончаловский переехал в студию № 40 на четвертом этаже, которую до 1917 года арендовала некая художница Паншина. Помещения для художественных мастерских в доходных домах были распространены в начале XX века. Студии имелись в доме страхового общества «Россия» на Сретенском бульваре, в доме Перцова на Пречистенской набережной, в доходном доме Московского училища живописи, ваяния и зодчества (Мясницкая, 21, строение 5) и многих других.